Протоиерей Алексий Уминский размышляет о том, почему мы разучились жалеть, где скрываются инвалиды и почему немец лучше понимает русские сказки, чем наши граждане…

К инвалидам  у нас на самом деле никак не относятся. Жизнь в нашей стране не приспособлена для них, инвалиды в нее не включены. Только в последнее время стали делаться небольшие шаги в этом направлении: появились пандусы, чтобы колясочники смогли попасть куда-либо.

Но в целом, все меняется очень медленно. Не будем сейчас говорить о том, о чем уже много раз было сказано, написано. В нашем государстве больные люди никому не нужны. Не стоит в нашей стране болеть.

Очень тяжело в России человеку, который вдруг лишается трудоспособности. Существующий порядок вещей не дает возможности таким людям получить что-то или от государства, или от каких-то специальных служб. К величайшему сожалению, если здесь что и делается, то делается очень-очень мало.

Что касается того, как Церковь относится к инвалидам: думаю, на каждом приходе проблема решается по-разному. Вновь строящиеся храмы часто предполагают наличие пандусов, — облегчение жизни инвалидам.
Наш храм — XVII века, это нарышкинское барокко, и пандусы в нем невозможны. Хотя мы предполагаем, что к нам могут прийти и люди на колясках, а потому специально открываем боковые двери. Но много таких людей не бывает. Есть девочка-колясочница, за которой ухаживают наши прихожане. Для нее даже двери боковые открывать не требуется: когда она приходит, мужчины берут коляску на руки, вносят в храм и потом таким же образом выносят.

Слава Богу, у нас существуют приходы, которые занимаются и слепоглухонемыми. Это замечательные общины, в которых делается все, чтобы таким людям хорошо и удобно было в храме.

Для чего священнику медицинские знания?

Инвалид в сегодняшнем нашем современном контексте только от Церкви может получить какую-то реальную помощь. Когда эти люди попадают в поле зрения какой-либо церковной общины, над ними нередко устанавливают патронат, начинают помогать. Православные христианские общины сегодня занимаются инвалидами, больными в хосписах.

У нас в храме инвалидов немного, и мы стараемся им помогать. К нам приходят дети-аутисты со своими родителями. Это группа людей, которые нуждаются в особой помощи и особом внимании. Обычные-то дети ведут себя в храмах невообразимым образом, а аутичным тем более нужно повышенное внимание. Для них и для их родителей, конечно, следует создавать особенные условия. Нужно, чтобы эти дети находились в храме на самых лучших местах. Они должны видеть красоту, слышать красоту. Ни в коем случае эти дети не должны быть объектом для раздражительного негативного отношения наших взрослых, которые очень часто не понимают, кто такие дети-аутисты. Не понимают, как с этими детьми надо общаться, как их надо опекать.
С детьми-аутистами и их родителями занимаются наши прихожане — психологи и психиатры. Нередко они сами и приводят в наш храм своих пациентов с семьями. Дети через врачей — воцерковляются, родители тоже как-то начинают меняться.
Причащать ребенка-аутиста часто бывает даже опасно. Если священник не видит, что перед ним — аутист, он может принять такого ребенка даже за бесноватого. Ребенок порой может вести себя неадекватно, и его трудно бывает причастить.

Важно, чтобы священник очень хорошо понимал, кто перед ним стоит. Сегодня нам, священникам, вообще не хватает медицинских, психиатрических знаний, психологической подготовки. Потому что сегодня, как никогда, Церковь полна больных людей. В том числе — людей с психическими заболеваниями, про которые даже не сразу понятно, что это — психическое заболевание.
Часто люди путают одно с другим. Скажем, депрессию с унынием. А шизофрению — с повышенной церковной активностью, не в обиду некоторым активистам будет сказано. Такие люди готовы двигать горы, включаться в любую работу. Но активность нездоровых людей продиктована не желанием служить Богу, а самим заболеванием, которое в том числе толкает человека к тому, чтобы привлечь внимание к собственной персоне священника, прихожан. В таких случаях дело нередко кончается искушениями, страшнейшими обидами…

Почему мы не видим инвалидов

Мы вообще не приучены видеть инвалидов вокруг нас. На Западе для инвалидов так выстроены условия, что они всегда находятся в центре общественной жизни. Каждый из них, если, например, речь о колясочниках, обеспечен таким инструментарием, который позволяет человеку выезжать из дому, спускаться по ступенькам, гулять по улицам. Они видны, и потому к ним складывается определенное — нормальное отношение. Наши инвалиды — затворники, они из дома выйти не могут, у нас ничего не оборудовано. Мы их поэтому и не видим.
Та девочка-инвалид, о которой я говорил, не может сама выйти из дома. До лифта она доберется, по лифту — спустится, а вот дальше — уже не сможет. Только последнее время в новых домах стали появляться пандусы. В целом же инвалиды годами не выходят из дома, они — словно заключенные, обречены на одиночество, если нет того, кто бы мог просто выкатить коляску. Часто это — старые больные люди, к которым просто приходит социальный работник, чтобы принести еду и немного убрать квартиру.

Разучились жалеть

Вообще у нас в обществе стоит проблема сострадания. Сострадание связано с проблемой воспитания. Ведь сострадание воспитывается: культурой, контекстом жизни. В течение огромного периода советской жизни нас учили быть безжалостными. Тогда одной из положительных характеристики было: «Эх, злой человек. Настоящий коммунист». Тогда говорили, что жалеть — значит унизить человека.
Поколения наших родителей, прародителей воспитывались в контексте такой жизни, в которой жалость воспринималась как позорное чувство.
А потом, когда нас разучили жалеть, разучили любить, когда нас научили быть безжалостными, мы перестали замечать вокруг себя даже тех, кто действительно нуждается в жалости. Мы не видим того, кого нужно просто пожалеть, просто уступить место…

Сейчас, увидев безногого инвалида в солдатской форме в метро, конечно, каждый подойдет к нему, даст какую-то копеечку — это понятно. Мы говорим не о том, чтобы копеечку подать тому, кто просит. Действительно, ноги ты ему не приклеишь, руки не пришьешь, хотя бы рубль дашь.
Хотя вопрос-то не в том, что ты подашь такому человеку, а каким образом ты можешь социализировать такого человека, каким образом ты можешь дать ему возможность жить полноценно, а не заниматься попрошайничеством для людей, которые используют его в качестве такого крючка для зарабатывания денег, а потом оставляют на бутылку водки и на бутерброд с колбасой.
Это самое главное — организовать для инвалидов работу, досуг. Судьба той девочки, которая приезжает к нам в храм, сейчас складывается удивительно. Она стала заниматься в хоре колясочников, изучает церковное пение.
У нее появился жених, немец. Они познакомились через социальные сети, он приехал в Россию, познакомился с нашей прихожанкой «в реале», подружился и хочет взять ее, колясочницу, себе в жены. Здоровый, нормальный человек. Это иной, отличный от нашего привычного способ взглянуть на мир! Кому у нас нужна жена-инвалид, кому нужен муж-инвалид?

Когда рождается ребенок-инвалид в семье, что происходит в большинстве случаев? Муж уходит из семьи, не нужен ему ребенок-инвалид. Он ушел и оставил женщину с ребенком-инвалидом, обрек этого ребенка на двойное несчастье. Не создал ему условия для того, чтобы он стал нормальным человеком. Бросил, предал, и это нормально! У нас родители оставляют детей-инвалидов в сиротских домах просто потому, что они не хотят иметь дело с инвалидностью, а здесь замуж берут больного человека! Вы понимаете, это ведь удивительно для нас!
Хотя именно об этом — русские сказки! Во многом они показывали образ такой любви. Например, «Аленький цветочек» — это же сказка о том, как девушка не побоялась полюбить чудовище, некрасивое, страшное, уродливое. Про царевну-лягушку — то же самое. Про то, что любовь по-настоящему может преображать и исцелять инвалидов. Эти смыслы у нас давно утеряны.
Потому нам странно, непонятно, когда мы встречаемся с ситуацией, когда человек увидел другого человека, разглядел его красоту, несмотря на коляску, и захотел сочетать с ним свою жизнь. Нам кажется — что же это за дурак такой? Вроде руки-ноги есть, не бедный человек, зачем ему эта проблема? Вопрос именно в том, что мы все время хотим избежать разных проблем, и в конечном итоге, все к нам возвращается совершенно страшным образом, только под другим видом. Конечно, самая страшная инвалидность — это отсутствие человеческого сердца!

*Протоиерей Алексей УМИНСКИЙ (род. 1960) - настоятель храма Святой Троице в Хохлах, член редакционного совета журнала "Альфа и Омега", духовник Свято-Владимирской православной школы, ведущий  телепередачи "Православная энциклопедия".

Ежедневное интернет-СМИ ПРАВОСЛАВИЕ И МИР , Оксана Головко